JК
Приключения Вернера Хольта :: Нолль Дитер
Страница: 159 из 706Земцкий рассказывал:
— Я обслуживаю дальномер… Он увеличивает в двадцать четыре раза!
— Заткнись! Никого это не интересует! — оборвал его Вольцов. — Всякий уважающий себя человек старается попасть к орудию.
За соседним столом все еще толковали об итальянском «путче», о телефонном разговоре Гитлера и Муссолини и, наконец, о новых воздушных налетах.
— Эссен опять бомбили. Оттуда сообщают о значительных потерях и разрушениях.
Хольт машинально уминал картошку. Мысль о разрушениях, об Эссене и Рурской области не покинула его и тогда, когда он лежал на своей койке, а Гомулка, склонившись над столом, усиленно строчил что-то в блокноте.
Сегодня непременно напишу Уте, говорил себе Хольт. Но мысль об Уте не гасила тайного страха. Напротив. «Все жертвы напрасны…» — звучало в его ушах. А что будет с Германией?
Он обрадовался, когда к ним в барак снова донесся голос Шмидлинга: «Выходи!» После двух часов строевой подготовки началось бесконечное заучивание утреннего урока; от постоянного повторения Хольт уже слышать не мог слов «лафет», «дульный тормоз», «дистанционный взрыватель». Это надо так вызубрить, чтобы помнить и спросонок, внушал им Шмидлинг. Да и Вольцов, чуть ли не в одно слово с ним, поучал их вечером, что память и сознание тут ни при чем, надо, чтобы вся эта премудрость въелась в плоть и кровь.
— Память может вам изменить, рассудок — угаснуть, но эта наука должна сидеть в вас, как условный рефлекс.
— Я обслуживаю дальномер… Он увеличивает в двадцать четыре раза!
— Заткнись! Никого это не интересует! — оборвал его Вольцов. — Всякий уважающий себя человек старается попасть к орудию.
За соседним столом все еще толковали об итальянском «путче», о телефонном разговоре Гитлера и Муссолини и, наконец, о новых воздушных налетах.
— Эссен опять бомбили. Оттуда сообщают о значительных потерях и разрушениях.
Хольт машинально уминал картошку. Мысль о разрушениях, об Эссене и Рурской области не покинула его и тогда, когда он лежал на своей койке, а Гомулка, склонившись над столом, усиленно строчил что-то в блокноте.
Сегодня непременно напишу Уте, говорил себе Хольт. Но мысль об Уте не гасила тайного страха. Напротив. «Все жертвы напрасны…» — звучало в его ушах. А что будет с Германией?
Он обрадовался, когда к ним в барак снова донесся голос Шмидлинга: «Выходи!» После двух часов строевой подготовки началось бесконечное заучивание утреннего урока; от постоянного повторения Хольт уже слышать не мог слов «лафет», «дульный тормоз», «дистанционный взрыватель». Это надо так вызубрить, чтобы помнить и спросонок, внушал им Шмидлинг. Да и Вольцов, чуть ли не в одно слово с ним, поучал их вечером, что память и сознание тут ни при чем, надо, чтобы вся эта премудрость въелась в плоть и кровь.
— Память может вам изменить, рассудок — угаснуть, но эта наука должна сидеть в вас, как условный рефлекс.