Страница:
10 из 31
Однажды летом мы сидели с ней на свежеотесанных брёвнах возле тёмных объёмов недостроенной фермы, и Алла, ёжась под моей штормовкой м надписью “Selo Borisovo— 1975”, жалобно повторяла: “Скажи что-нибудь! Почему ты молчишь?” А я совершенно не знал, что говорить. Я тогда ещё не умел произносить обязательные в этих случаях и ни к чему не обязывающие слова.
— Так и будешь молчать? — послышалось из-за двери.
Помню, как во время осенней практики Алла обиделась на непослушных ребят, расплакалась и выбежала из класса. На итоговой конференции заведующий кафедрой, анализируя этот печальный случай, трясся от негодования и предлагал Умецкой сменить, пока не поздно, профессию. Доцент был историком дальневосточного пионерского движения и не мог предвидеть, какой станет Алла, какая твёрдость появится в голосе, в глазах, в походке. Вот так живёшь, ощущая себя тридцатилетним младенцем, а потом внезапно оглянешься и увидишь, что друзья твоей юности неузнаваемо изменились, что, идя по городу, ты можешь долго рассказывать о старых домах, стоявших некогда на месте новостроек, что твои годы, поделённые на два, равняются возрасту девятиклассницы. Но я отвлёкся…
Дальше по коридору — кабинет математики. Борис Евсеевич говорит тихо и монотонно: из коридора слов не разберёшь. Но время от времени за дверью раздаётся дисциплинированный смех, который так же организованно обрывается. Не знаю, чем можно рассмешить на уроке алгебры, но известно, что ученикам Котика, подававшим документы на мехмат, забирать их оттуда не приходится.
|< Пред. 8 9 10 11 12 След. >|