Родная кровь   ::   Кнорре Федор

К тому времени, как его брюки немного подсохли и он, работая утюгом, выпарил из них наполовину влагу, он уже знал в подробности, сколько у них запасено картошки, и какие у них одеяла, и сколько у них глиняных кружек, и как удобно, что какой-то дедушка Дровосекин, который все ругается и плюется, одалживает им пилу и сам помогает пилить.

Наконец Федотов натянул кое-как сырую гимнастерку, оделся и собрался уходить.

Все, что было ещё съестного, он оставил на столе, сказал, что ему ничего не нужно, он уже почти дома. Дети, скрывая радость, испуганно уговаривали его взять что-нибудь с собой, но он только отмахивался.

Когда он затягивал свой почти пустой мешок, девочка деловито ему напомнила:

- Ты шмотри, швою баночку не пожабудь!

Он даже не понял, про какую баночку идет речь.

- Ну, вот эту крашивую! - девочка подала ему пустую жестянку с розовыми сосисками на обертке.

- Попрошайка, - сказал Эрик.

- Может, тебе пригодится? - сказал Федотов серьезно. Это было вовсе не смешно, он уже понимал, что тут за жизнь.

- А когда ты опять придешь? - спросила девочка.

- Отобьем башку Гитлеру, тогда к вам приду в гости.

Старший невесело, сдержанно улыбнулся, понимая, что это может скорей всего значить "никогда". "После войны" тогда звучало как "через десять лет", но девочка этого не понимала; удовлетворенно кивнув, она сказала на прощание:

- Только пошкорей, ладно?

Федотов вышел к парому и подумал, что, наверное, это уж теперь в последний раз. Сверху, под гору, клюя носом на ухабах, осторожно спускался грузовик. Он дождался парома и следом за машиной вошел на дощатую палубу, как сутки тому назад.