JК
Россия молодая. Книга 1 :: Герман Юрий Павлович
Страница: 304 из 822Не видел он и отца келаря, вышедшего на крыльцо своей кельи и злобно слушающего, как сманивает проклятый кормщик монастырского пастуха.
– Али боязлив стал? – спросил Рябов. – Чего так? А было время, совсем махонького тебя помню, – хаживал со мною в большую падеру и не пужался. Верно, Аггей? И с тобою он хаживал и с Семисадовым. Так, Семисадов?
Семисадов, жуя корку, кивнул. Аггей посоветовал:
– Пускай сам подумает, Иван Савватеевич, ему виднее.
– Нынче тебе, Егор, сколько годов? – спросил Рябов. – Шестнадцать, поди? Был бы славный моряк! Ну, да что, коли так...
И отворотился к поднимающимся в путь бывшим узникам Николо-Корельского монастыря. Вновь ударил барабан, воротник заскрипел цепью. Иевлев переждал, покуда уйдет стадо, и вывел людей на двинский берег. У лодьи, на глинистом косогорчике, Рябов дал каждому по глотку водки. Закусили гусем. Дед Федор, садясь в лодью, поднял было руку для крестного знамения на монастырские церковные маковки, но под взглядом Рябова опустил руку и даже плюнул.
– То-то! – молвил кормщик. – На тюрьму на свою на смертную – крестится. Стар старик, а ума не нажил...
Поплевал на руки, взял весло, чтобы отпихнуться от берега, и замер.
По скользкой глине, то увязая, то раскатываясь, словно по льду, бежал Егорша – в лапоточках, с кнутом в руке.
– Дяде-ечка, погоди-и! Дядечка, пожди...
– Пождем! – усмехнулся Рябов.
Брыкнув лаптишками, Егорша с обрывчика прыгнул прямо в лодку и, захлебнувшись от бега, спросил:
– Верно, в мореходы?
– Верно, детушка, – добрым голосом ответил Рябов.
– Али боязлив стал? – спросил Рябов. – Чего так? А было время, совсем махонького тебя помню, – хаживал со мною в большую падеру и не пужался. Верно, Аггей? И с тобою он хаживал и с Семисадовым. Так, Семисадов?
Семисадов, жуя корку, кивнул. Аггей посоветовал:
– Пускай сам подумает, Иван Савватеевич, ему виднее.
– Нынче тебе, Егор, сколько годов? – спросил Рябов. – Шестнадцать, поди? Был бы славный моряк! Ну, да что, коли так...
И отворотился к поднимающимся в путь бывшим узникам Николо-Корельского монастыря. Вновь ударил барабан, воротник заскрипел цепью. Иевлев переждал, покуда уйдет стадо, и вывел людей на двинский берег. У лодьи, на глинистом косогорчике, Рябов дал каждому по глотку водки. Закусили гусем. Дед Федор, садясь в лодью, поднял было руку для крестного знамения на монастырские церковные маковки, но под взглядом Рябова опустил руку и даже плюнул.
– То-то! – молвил кормщик. – На тюрьму на свою на смертную – крестится. Стар старик, а ума не нажил...
Поплевал на руки, взял весло, чтобы отпихнуться от берега, и замер.
По скользкой глине, то увязая, то раскатываясь, словно по льду, бежал Егорша – в лапоточках, с кнутом в руке.
– Дяде-ечка, погоди-и! Дядечка, пожди...
– Пождем! – усмехнулся Рябов.
Брыкнув лаптишками, Егорша с обрывчика прыгнул прямо в лодку и, захлебнувшись от бега, спросил:
– Верно, в мореходы?
– Верно, детушка, – добрым голосом ответил Рябов.