JК
Россия молодая. Книга 1 :: Герман Юрий Павлович
Страница: 401 из 822 – Соколик ясный, ненаглядный...
– Погоди! – рассердился Крыков. – Дай сказать, бабинька. В молодые годы, пока не ослабела глазами, была ты набойщица – и скатертная, и портошная, и сарафанная, – что ни на есть первая по нашим местам. Верно говорю?
Рябов подтвердил – верно. Он и нынче помнил бабинькины холсты с предивными узорами – в парусах, кораблях, рыбах, птицах, травах...
– Краску ты знаешь как варить, – продолжал Афанасий Петрович, – секреты свои старинные тоже, небось, не забыла. Доски я вам с Таисьей нарежу новоманерные, чтобы за холсты за ваши в Гостином дрались...
– Я золотом еще шить могу, – тихо сказала Таисья, – пояски знаю как делать, те, что на Печоре, да на Пинеге, да на Онеге плетут...
Поели, Крыков поднялся – прощаться. Бабка Евдоха вдруг припала к его груди, прижалась, заплакала. У Таисьи задрожали розовые, всегда насмешливые губы, кормщик крякнул, стал смотреть в угол, на бабинькины лечебные травы...
– Откуда ты такой человек? – спросила Таисья. – Почему ты такой, Афанасий Петрович?
Крыков не ответил, прокашливался, будто поперхнулся сбитнем. Рябов вышел с ним на крыльцо, оба сели, стали чесать кривую собаку, что кормилась при бабке Евдохе. Собака клала морду то Рябову на колено, то, боясь обидеть Афанасия Петровича, совалась к нему.
– Вот оно как, Иван Савватеич! – сказал в задумчивости Крыков.
– Оно так...
Помолчали.
Собака ловко поймала муху, кляцнув зубами.
– Погоди! – рассердился Крыков. – Дай сказать, бабинька. В молодые годы, пока не ослабела глазами, была ты набойщица – и скатертная, и портошная, и сарафанная, – что ни на есть первая по нашим местам. Верно говорю?
Рябов подтвердил – верно. Он и нынче помнил бабинькины холсты с предивными узорами – в парусах, кораблях, рыбах, птицах, травах...
– Краску ты знаешь как варить, – продолжал Афанасий Петрович, – секреты свои старинные тоже, небось, не забыла. Доски я вам с Таисьей нарежу новоманерные, чтобы за холсты за ваши в Гостином дрались...
– Я золотом еще шить могу, – тихо сказала Таисья, – пояски знаю как делать, те, что на Печоре, да на Пинеге, да на Онеге плетут...
Поели, Крыков поднялся – прощаться. Бабка Евдоха вдруг припала к его груди, прижалась, заплакала. У Таисьи задрожали розовые, всегда насмешливые губы, кормщик крякнул, стал смотреть в угол, на бабинькины лечебные травы...
– Откуда ты такой человек? – спросила Таисья. – Почему ты такой, Афанасий Петрович?
Крыков не ответил, прокашливался, будто поперхнулся сбитнем. Рябов вышел с ним на крыльцо, оба сели, стали чесать кривую собаку, что кормилась при бабке Евдохе. Собака клала морду то Рябову на колено, то, боясь обидеть Афанасия Петровича, совалась к нему.
– Вот оно как, Иван Савватеич! – сказал в задумчивости Крыков.
– Оно так...
Помолчали.
Собака ловко поймала муху, кляцнув зубами.