Санькя   ::   Прилепин Захар

Бабушка смотрела, не моргая, поверх ребенка, поверх огородов, поверх деревьев.

Деревня исчезала и отмирала - это чувствовалось во всем. Она отчалила изрытой, черствой, темной льдиной и тихо плыла. Заброшенные, вросшие в землю сараи, стоявшие вдоль дороги, чернели отсыревшими боками, прогнившими досками. На крышах сараев росла трава и даже кривились хилые деревца, прижившиеся, но не нашедшие куда пустить корни - под их слабыми корешками располагались холодные, опустевшие помещения, куда, к разбитым крынкам и продырявленным бочкам, заползали ужи, которых никто уже не тревожил. Кусты разрослись и ползли на дорогу.

Среди всего этого медленного и почти завершившегося распада ребенок смотрелся странно, стыдно, неуместно.

- Санькя… - выдохнула бабушка, когда Саша, сжав зубы, чтобы не развернуться и не убежать огородом, шагнул вперед, и скинул сумку на землю, и протянул руки к бабушке.

- Как же ты приехал, а? - спросила она. - На машине, поди? Один?

Саша отвечал утвердительно, что - один, что - на машине, и вглядывался в темное, круглое лицо бабушки, в ее слезящиеся глаза.

- Анадысь думала, как же Санькя не приедет, - сказала она, и Саша почувствовал малосильную укоризну в ее голосе. - Писем не пишет. Дед помрет, а Санькя не узнает…

"Помрет" бабушка произносила через «е», и оттого слово звучало куда беззащитнее и обреченнее. В нем не было резкости и было увядание.