Сахарное воскресенье   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

После Столыпина шинкует генерал Куропаткин, фасолит князь Трубецкой, спагеттит граф Бобринский, макаронит адмирал Дубасов.

Толпа дрожжетестово ползет назад, оставляя на площади крошки раненых и убитых.

- Анафема! Анафема! - фрикаделит хряще-томатно дергающийся Гапон.

- Проклятые... за что? - харчевно хрипит сутулый мастеровой, бублично держась за голову.

В ржаной горбушке его головы торчит сахарная пуля.

- Мамочка! - вопит форшмаковая гимназистка, нашпигованная тремя пулями.

- Нет прощения! Нет прощения! - каплунно ревет свинотушеный молотобоец.

- Царь - убийца! - визжит картофельно-мундирный учитель геометрии, изюмно выковыривая куски рафинада из яичницы глаза.

Полуголый Шаляпин гарнирно тащит хрипящую воблу Горького.

- Алеша... милый... куда тебя?

- В бок... - какао-сахарно-пудрово кашляет Горький.

- Почему не меня? Ну почему не меня, мать вашу?! - сацивит семголицый Шаляпин.

Борис бутербродно несет потерявшую сознание Оленьку. Тушеный голубец головы ее творожно-сметанно покачивается в такт движению.

Лапша толпы плюхается в сотейники переулков.

Сахарные пули летят над Санкт-Петербургом. Одна из них, сиропно просвистев над Биржевым мостом, десертно впивается в прокламацию, прилепленную к угрюмой буханке ночлежного дома Потаповой:

ТОВАРИЩИ!

Мы не люди, а калеки! Сонмище больных, изолированных в родной стране, вот что такое русская интеллигенция.