Семь дней творения   ::   Максимов Владимир Емельянович

И Петра Васильевича вдруг озарило, что сидящие рядом с ним за столом люди оплакивают сейчас что-то куда большее, чем его брат.

- Идъем, Петр Васильевич,- тронул его за плечо Штабель. - Женский дело плакайт.

Они вышли в безлюдный и мокрый после дождя двор. Отощавшие облака проплывали над крышами. В редких между ними полыньях вечереющего неба намечались первые звезды. Волглый ветер вязко сквозил в листве тополей вдоль тротуаров, расплескивая окрест окрепшие в сыром воздухе локомотивные гудки и лязг сцеплений с товарной станции, расположенной по другую сторону улицы.

Уже у калитки их нагнала та самая старушонка, что обслуживала Петра Васильевича за столом:

- Вы уж далеко не пропадайте,- заискивающе зашелестела она,- неудобно перед гостями.

- Ладно,- снисходительно бросил ей через плечо Штабель, направляясь к парку. - Мы немного погуляй. - И уже по дороге объяснил спутнику. - Это Люба... Жена Левушкина... Сам Ванья давно пропаль... Совсем старий стала...

Под влажный шорох парковых тополей Штабель и рассказал Петру Васильевичу историю двора, в котором брат его Василий провел большую часть своей невеселой жизни. Вместе с Отто он заново пережил короткую пору любви Симы Цыганковой и Левы Храмова. Изложил ему австриец и подноготную Никишкина, того, оказалось, самого, что говорил за столом речь.