Семь дней творения   ::   Максимов Владимир Емельянович

Андрей Васильевич сегодня немного понервничал, пришлосьлегонько закрепить...

Ватными ногами сделал Петр Васильевич несколько последних шагов до его койки, сделал и сам того не заметил, как тут же мертвой хваткой вцепился в карман халата своей сопроводитель-ницы: тусклыми глазами глядя в потолок, весь в испарине, Андрей рвался из пут. Желваки в ржавой недельной щетине вздувались, словно бы тщась выпростаться из-под прозрачной кожицы, обтянувшей его лицо. И ни одного звука, даже мычания, так свойственного немым, не исходило от него.

- Андрюха,- опаляясь слезами горькой нежности, он оглаживал дрожащими ладонями судорожно сжатый Андреев кулак,- как же это ты, Андрюха?.. Зачем?..

Петр Васильевич и не помнил более, сколько он просидел вот эдак, глядя, как затихает под его рукой братенино беспокойство, пока тот не смежил глаза и не затих окончательно.

Скорые зимние сумерки, выползая изо всех углов палаты, заманивали ее обитателей под одеяла. Вокруг становилось просторнее и тише.

Сбоку от Петра Васильевича, сидя друг против друга на койках, двое в халатах поверх исподнего сокровенно переговаривались:

- Я - человек прямой: сказал - отрезал. "Где, говорит, насечка?" А я ему: "Так ведь договаривались, Пров Силыч!" А он мне р-раз по зубам. А я человек прямой, говорю: "Какие такие права?" А он мне еще р-раз...

- Правильно! И я завсегда после похмелья - квас. Да так, чтоб дух вон - со льду.

- "Это как пить дать,- говорю,- в милицию, Пров Силыч". А он мне ка-ак звезданет. А я человек прямой. Я - куда.