В смерти - жизнь   ::   По Эдгар Алан

Первый из них на самом-то деле не был платоником, не был он, строго говоря, и последователем Аристотеля и не растрачивал, словно некий самоновейший Лейбниц, драгоценные часы, кои можно было употребить на изобретение fricassee * или, facili gradu *  , на анализ ощущений, в легкомысленных попытках примирить друг с другом упрямые масло и воду этического рассуждения. Никоим образом! Бон-Бон был ионийцем – в той же мере Бон-Бон был италийцем. Он рассуждал a priori – он рассуждал также a posteriori. Его идеи были врожденными – или же совсем наоборот. Он верил в Георгия Трапезундского. – Он верил в Бессариона. Бон-Бон был ярко выраженным.., бон-бонианцем.

Я говорил о компетенции этого философа как restaurateur. Да не помыслит, однако, кто-либо из моих друзей, будто, выполняя унаследованные им обязанности, наш герой страдал недооценкой их важности или достоинства. Отнюдь нет. Невозможно сказать, какая из сторон его профессий служила для него предметом наибольшей гордости. Он считал, что силы интеллекта находятся в тонкой связи с возможностями желудка. И в сущности я не стал бы утверждать, что он так уж расходился с китайцами, которые помещают душу в брюшную полость. Во всяком случае, думал он, правы были греки, употреблявшие одно и то же слово для обозначения разума и грудобрюшной преграды. Говоря все это, я вовсе не хочу выдвинуть обвинение в чревоугодии или какое-либо другое серьезное обвинение в ущерб нашему метафизику. Если у Пьера Бон-Бона и были слабости – а кто из великих людей не имел их тысячами – если, повторяю, Пьер Бон-Бон и имел свои слабости, то они были слабостями незначительными, – недостатками, которые при другом складе характера рассматривались бы скорее как добродетели.