Школа   ::   Козлов Владимир

Крюк хохочет больше всех, я улыбаюсь, а Батон смотрит на нас и моргает: до него доходит, как до утки, на седьмые сутки.

Допиваем второй пузырь. Мне вообще хорошо. Жалко только, что самогонки больше нет. Я смотрю на Батона и давлю лыбу, он тоже лыбится.

— Классно бухнули, да? — спрашивает Крюк.

— Ага.

— Пацаны, вы… это… Может, домой пойдете, а? — говорит Батон. — А то мамаша скоро придет, будет пиздеть.

Мы с Крюком выходим. Он идет к себе на Горки, а я — к продовольственному. Домой не спешу — надо протрезветь, а то родоки будут ныть, что пьяный.

Около продовольственного — колонка. Я жму на рычаг, сую башку под кран.

Коля-алкаш смотрит на меня и лахает:

— Что, пацан, протрезветь хочешь? Пустое дело, ни хера ты не протрезвеешь.

Можно дать ему по рылу, чтоб много не брал на себя, но я сегодня добрый, — пусть живет.

На остановке под навесом сидят Куля с Зеней — старые пацаны. Они лахают, что я бухой, машут мне руками. Я машу в ответ.

Подхожу к подъезду. На скамейке у качелей — старухи-сплетницы. Эти сейчас растрындят всему дому, что пацан Буровых шел пьяный. Но мне это — до жопы.

На лестнице — крики: мои родоки ругаются. И хорошо — меньше будет вони на меня. Открываю дверь ключом, захожу.

Батька с мамашей грызутся на кухне.

— Ну сколько можно пить? Ты что, в командировку ездишь только для того, чтобы набраться? — орет мамаша.

— А что? Выпить на обратном пути — святое дело. Домой все-таки едем.