Страница:
74 из 240
Кайдановскому нравилась двойственность лазури: рань манила, внушала нелепые надежды, заставляла подняться — и одновременно раздражала необходимостью вылезти из теплой постели и тащиться по снежку в не очень теплых ботинках, едва разлепив глаза, досматривая сны. Вышла из аудитории аглая покурить и произнесла:
— Кай, там кто-то суму твою уронил по нечаянности, а из сумы выпали два фонарика, свечка и веревка, тоже мне, Том Сойер, завсегдатай саблинских пещер.
«Ежели Русов не врет, а он не умеет, теперь и в деканате, и в Большом доме буду я взят на заметку в качестве потенциального злоумышленника. Да еще и с сообщником: два фонарика; почему два? Сегодня придется визит к гробу стеклянному отложить, вдруг выследят. И вообще теперь буду ходить крадучись, остерегаясь «хвоста», как Мансурова Софья Перовская. Натуральная небось выступала горделиво, задрав головенку и раздувая ноздри, с норовом была барышня, с чувством справедливости: бывало, подойдет да из чувства справедливости голову оторвет; кровища хлобыщет, а барышня в счастье вся; «идеалы, — шепчет, — идеалы». Чего это мне по утрянке народоволки, народоволчииы унд вервольфы мерещатся? Чур меня, чур! Наверно, потому, что я теперь вурдалак отчасти, платонический, так сказать, упырь, панночкин поклонник».
На живописи розовую Лили сменила маленькая темноглазая Изюминка; проходя к своему мольберту, Кайдановский мельком посмотрел на работы соседей; все как всегда; каждый изображает натуру с чертами автопортретного сходства; только у Кузи, по обыкновению, получается деканша, — неизвестно почему, мания такая.
|< Пред. 72 73 74 75 76 След. >|