Списанные   ::   Быков Дмитрий Львович

Он открыл дверь.

На пороге стояла Валя Голикова.

13



— Ну входи, — сказал Свиридов.

Вид у нее был несчастный, нос красный, но странным образом все это к ней шло — словно она и рождена была выглядеть так; одень в бархат — покажется уродиной, но сейчас, в жалкой курточке, с умоляющим лицом, заискивающим взглядом… Безошибочная, убийственная жалкость: никто не устоит. Свиридов знал, какая железная воля прячется за этой трагической — ах, если бы трагической, за кроткой маской, за мимикрией под ничтожество, убожество, растерянность. Но в первый момент пожалел, и она почувствовала.

— Я посижу часок, ладно? — быстро сказала она.

— Да хоть два. Пошли, чаю налью.

— Ага, спасибо.

Она разулась, чего никогда не делала Вика, и прошла на кухню.

— Давно я тут не была, — сказала она виновато, и Свиридов мгновенно опознал один из механизмов ее власти — жалкость, униженность, даже и затравленность; но не было прочней сети, которыми эта несчастная оплетала всех в радиусе ее досягаемости. Об этих механизмах мало написано, да и как сунешься? Если столько помогать каждому встречному, так и останешься нераскрытой. Штирлицу определенно надо было в рейхе заниматься благотворительностью; впрочем, он, кажется, так и делал.

— Слушай, — сказал Свиридов. — Мне не надо бы, наверное, лезть, и ты наверняка скажешь, что я агент.

Валя подняла на него измученные глаза, и он устыдился.

— Но все-таки, Валь: не ходите вы завтра никуда.