Старые годы в селе Плодомасове   ::   Лесков Николай Семенович

Что ж, я отказываться, разумеется, не посмел, поцеловал ее ручку, говорю: "Много, говорю, вашей милостью взыскан", и сел опять чулок вязать. Я еще тогда хорошо глазами видел, и что Марфа Андревна, что я, заравно такие самые нитяные чулки на господина моего Алексея Никитича в гвардию вязал. Вяжу, сударь, так-то и в этот час чулок, да и заплакал. Бог знает отчего заплакал, так знаете, вспомнилось что-то про родных, перед днем ангела, и заплакал. А Марфа Андреева: видят это потому что я напротив их кресла на скамеечке всегда вязал, и спрашивают:

"Что ж ты это, - изволят говорить, - нынче, Николаша, плачешь?"

"Так, - отвечаю, - матушка, что-то слезы так..." - да и, знаете, что им доложить-то, отчего плачу, и не знаю.

Встал, ручку их поцеловал, да; и опять сел на свою скамеечку.

"Не извольте, - говорю, - сударыня, обращать взоров ваших на эту слабость, это я так, сдуру, эти мои слезы пролил".

И опять сидим да работаем; и я чулок вяжу, и они чулочек вязать изволят. Только вдруг они этак повязали и изволят спрашивать:

"А куда ж ты, Николай, рубль тот денешь, что я тебе завтра подарить хочу?"

"Тятеньке, - говорю, - сударыня, своему при верной оказии отправлю".

"А если, - говорят, - я тебе два подарю?"

"Другой, - докладываю, - маменьке пошлю",

"А если три?"

"Братцу, - говорю, - Ивану Афанасьевичу".

Они покачали головкой, да и изволят говорить:

"Много же как тебе, братец, денег-то надо, чтобы всех оделить! Это ты, такой маленький, этого и век не заслужишь".