Старые годы в селе Плодомасове   ::   Лесков Николай Семенович

Но все же, однако, я, милостивые государи, до сих пор хоть и плакал, но шел благоприлично за госпожой; но тут, батушка, у крыльца господского, вдруг смотрю, вижу, стоят три подводы, лошади запряжены разгонные господские Марфы Андревны, а братцевы две лошаденки сзади прицеплены, и на телегах, вижу, весь багаж моих родителей и братца. Я, батушка, этим смутился и не знаю, что думать, что это значит? Марфа Андревна до сего времени, идучи с отцом Алексеем, все о покосах изволили разговаривать и внимания, на меня будто не обращали, а тут вдруг ступили ножками на крыльцо, оборачиваются ко мне и изволят говорить, такое слово: "Вот тебе, слуга мой верный, отпускная, пусти своих стариков и брата с детьми на волю", и... и... бумагу-то эту... отпускную-то... за жилет мне и положили... Ну, уж этого я не перенес... (Николай Афанасьевич приподнял руки вровень с своим лицом и заговорил):

"Ты, - говорю ей в своем безумии - жестокая, - говорю, - ты жестокая! За что, - говорю, - ты хочешь раздавить меня своей благостью!" - и тут грудь мне перехватило, виски заныли, в глазах по всему свету за - мелькали лампады, и я без чувств упал у отцовских возов с тою отпускной.

- Ах, старичок прелестный! - воскликнул растроганный дьякон Ахилла, хлопнув по плечу Николая Афанасьевича.

- Да-с, - продолжал, вытерев себе ротик, карлик. - А пришел-то я в себя уж через девять дней, потому что горячка у меня сделалась.