JК
Старый да малый :: Астафьев Виктор
Страница: 15 из 20Дым над деревней клубился, стрельба утихла. Из домов начали выбегать люди. Мальчишка подпер дверь бани колом и помчался во двор.
В распахнутых дверях сеней Колька увидел бабку Меланью и, поднимаясь по лесенке, тревожно спросил:
— Ты чё, баб? — и вдруг услышал: что-то капало на сухие веники, свешанные под крыльцом, где раньше любили нестись куры. Из-под крыльца по земле медленно расплывалось багровое пятно.
— Бабушка! — с ужасом закричал Колька и отпрянул в глубь крытого двора.
Рядом кто-то равнодушно засопел.
Пегий большеногий конь, невзирая на войну, жевал солому с громким смачным хрустом. Колька наморщил лоб, пытаясь понять что-то, затем одним прыжком вскочил на крыльцо, в сенки и стал торопливо щупать бабушкину руку. Но где находился пульс, Колька не знал, да и рука бабушки уже сделалась холодной. Тогда Колька стал пальцами открывать глаза Меланьи Тимофеевны, не веря и не желая верить тому, что она мертвая!
— Бабушка, открой глаза, открой! — упрашивал он, а потом заревел: — Ну, открой же!..
Бабка глаза не открывала. Говорунья бабка молчала. Колька попытался утащить ее из сенок в избу, в тепло, перепачкался кровью, но тяжела сделалась маленькая бабушка, тяжела.
Тогда Колька сжал кулаки, почти спокойным и оттого сразу повзрослевшим голосом произнес:
— Я сейчас, бабушка, я их…
Он побежал к тому месту, где немец уронил карабин, схватил его и принялся палить в окно бани.
— Нате! Нате! Гады! Лиходеи!..
В распахнутых дверях сеней Колька увидел бабку Меланью и, поднимаясь по лесенке, тревожно спросил:
— Ты чё, баб? — и вдруг услышал: что-то капало на сухие веники, свешанные под крыльцом, где раньше любили нестись куры. Из-под крыльца по земле медленно расплывалось багровое пятно.
— Бабушка! — с ужасом закричал Колька и отпрянул в глубь крытого двора.
Рядом кто-то равнодушно засопел.
Пегий большеногий конь, невзирая на войну, жевал солому с громким смачным хрустом. Колька наморщил лоб, пытаясь понять что-то, затем одним прыжком вскочил на крыльцо, в сенки и стал торопливо щупать бабушкину руку. Но где находился пульс, Колька не знал, да и рука бабушки уже сделалась холодной. Тогда Колька стал пальцами открывать глаза Меланьи Тимофеевны, не веря и не желая верить тому, что она мертвая!
— Бабушка, открой глаза, открой! — упрашивал он, а потом заревел: — Ну, открой же!..
Бабка глаза не открывала. Говорунья бабка молчала. Колька попытался утащить ее из сенок в избу, в тепло, перепачкался кровью, но тяжела сделалась маленькая бабушка, тяжела.
Тогда Колька сжал кулаки, почти спокойным и оттого сразу повзрослевшим голосом произнес:
— Я сейчас, бабушка, я их…
Он побежал к тому месту, где немец уронил карабин, схватил его и принялся палить в окно бани.
— Нате! Нате! Гады! Лиходеи!..