Танцующий с тенью   ::   Андахази Федерико

Для меня моя боль не нова,

ей ровесница – эта любовь,

но от жалоб твоих, что звучат вновь и вновь,

от прозрений и взглядов понурых

начинает трещать голова;

я как сморщенный черный окурок,

недотушенный, брошенный где-то,

я как плющ, что влюблен в свою стену,

чья любовь горяча,

хоть он знает, что от кирпича

ждать не стоит ответа, —

но слова твои отняли вдруг

чистоту моих чувств сокровенных,

я боюсь: не сдержусь и ударюсь

в описание собственных мук.

Как хочу разорвать этот круг,

рассказать про любовь и про ярость,

про надежду, что ждет впереди…

как не знать мне, как больно живется с кинжалом в груди!

И как же он мог ее не понимать, если с ним происходило в точности то же, что и с ней! Он мог бы предугадать каждое слово в ее рассказах, заполнить все многоточия, закончить все незавершенные фразы. Молине приходилось зажимать себе рот, чтобы не заговорить; он боялся выдать себя одним опрометчивым жестом, слишком быстрым согласием с ее словами. Юноша задавался немым вопросом, почему все сложилось так несправедливо. Ивонна так же отчаянно любила Гарделя, как Молина – саму Ивонну. Но в отличие от нее Молине некому было поведать о своих страданиях. Если бы юноша обладал по крайней мере таким утешением, если бы он мог получить то призрачное успокоение, которое приносит исповедь, – возможно, эта история сложилась бы по-другому.



11



Гардель был не единственным, кто время от времени заходил в «гнездышко». Ключами от этой квартиры владело еще несколько человек – узкий круг ближайших друзей Певчего Дрозда. Те, что восседали за барной стойкой в кафе «Ангелочки».