JК
Тень Ирода (Идеалисты и реалисты) :: Мордовцев Даниил Лукич
Страница: 224 из 305 — Я сам ушел от него, службу бросил, ищу тихого пристанища.
— Ну и добре. Оставайся у нас, — обрадовался Януарий, видя, что стадо его увеличивается.
— Спасибо, Януарий Антипыч, за прием. Поосмотрюсь у вас, может, душа и прилепится к тихому пристанищу.
— Прилипнет, аки язык к гортани, — скаламбурил Варсонофий.
— Воистину, прилипнет... Только твои хожалые ноги нигде, кажись, не прилипнут, — отвечал раскольник.
— Прилипнут и оне когда-нибудь... к гробовой доске, — задумчиво сказал Варсонофий.
— Это точно, что к гробовой досточке, липка она, ух как липка.
И раскольник истово перекрестился, взглянув на один из суровых ликов.
— А хотелось бы, — продолжал Варсонофий, — чтоб святая землица, пыль земли той, где ходили ножки Христовы, пристала к моим грешным ногам. Легче бы в гроб было ложиться с пылью-то этой.
— Может, Господь и приведет... Принеси-ка ин ты и мне щепоть землицы той, Варсонофьюшка, Бога для принеси, — говорил Януарий. — А сам уж я не дойду туда.
— Да у тебя стадо здесь, ты пастырь. А я, что я? — Я овца паршивая.
— Не говори, Варсонофьюшка, ты, може, больше Богу угодил, чем я моим глупым ученьем.
— Да что! Овца я, овца и есть, овца без стада. Бобыль я на белом свете. Было и мне прежде за кого молиться, а теперь — не за кого, за всех православных христиан. А тяжко это. Птица к гнезду своему летит, звери пещер своих ищут, лисы язвины имут, а в язвинах деток своих обрящут. А я, аки прах в поле, ветром возмущаемый.
— Ну и добре. Оставайся у нас, — обрадовался Януарий, видя, что стадо его увеличивается.
— Спасибо, Януарий Антипыч, за прием. Поосмотрюсь у вас, может, душа и прилепится к тихому пристанищу.
— Прилипнет, аки язык к гортани, — скаламбурил Варсонофий.
— Воистину, прилипнет... Только твои хожалые ноги нигде, кажись, не прилипнут, — отвечал раскольник.
— Прилипнут и оне когда-нибудь... к гробовой доске, — задумчиво сказал Варсонофий.
— Это точно, что к гробовой досточке, липка она, ух как липка.
И раскольник истово перекрестился, взглянув на один из суровых ликов.
— А хотелось бы, — продолжал Варсонофий, — чтоб святая землица, пыль земли той, где ходили ножки Христовы, пристала к моим грешным ногам. Легче бы в гроб было ложиться с пылью-то этой.
— Может, Господь и приведет... Принеси-ка ин ты и мне щепоть землицы той, Варсонофьюшка, Бога для принеси, — говорил Януарий. — А сам уж я не дойду туда.
— Да у тебя стадо здесь, ты пастырь. А я, что я? — Я овца паршивая.
— Не говори, Варсонофьюшка, ты, може, больше Богу угодил, чем я моим глупым ученьем.
— Да что! Овца я, овца и есть, овца без стада. Бобыль я на белом свете. Было и мне прежде за кого молиться, а теперь — не за кого, за всех православных христиан. А тяжко это. Птица к гнезду своему летит, звери пещер своих ищут, лисы язвины имут, а в язвинах деток своих обрящут. А я, аки прах в поле, ветром возмущаемый.