Тень Ирода (Идеалисты и реалисты)   ::   Мордовцев Даниил Лукич

Были у меня родичи по душе — царевич батюшка, что ласково таково звал меня Никитушкой Паломничком либо Агасферием, Афросиньюшка была, млада горлинка, Кикин благодетель — и все это водою мертвою, кровавою водою сплыло... Ну, и молись теперь за всех православных христиан.

— Что ж, дело хорошее, Божье.

— Ох, Божье, Божье! А Божье-то бывает и самому Богу невмоготу. И он, батюшка, в саду-то Гефсиманском восплакался: «Да мимо идет чаша сия». Тяжка, горька эта чаша.

— Зато слаще будет на том свете, — возражал раскольник.

— Будет, коли Бог сподобит. А все хотелось бы пожить на этом горьком свету... Хоть и бобылем ты остался, и душенька твоя обобылела, а как поглядишь на солнышко раннее, на речушку ясную, на травушку зеленую, — ну, и не бобылем себя видишь, и не хочется крышкою гробовою прикрываться... Уж так я, старая псица, бродить по свету обыкла.

Левин слушал и не слушал их. И его мысль бродила по свету. Из-за мрачных ликов выглядывали другие лики, светлые, а эти мрачные гнали их, заслоняли собою, ладаном дули в лицо им...

— Батюшка! Януар Антипыч! — прозвучал вдруг где-то серебристый голосок.

Левин вздрогнул.

— Пришли наши скитские послушать тебя, — продолжало звенеть серебро.

Левин понял, это серебро катилось из горлышка рыженькой Евдокеюшки, катилось и пело.

Евдокеюшка стояла у порога. Белая рожица ее стыдливо выглядывала из-под черного платочка.