JК
Тень Ирода (Идеалисты и реалисты) :: Мордовцев Даниил Лукич
Страница: 268 из 305Теперь эта воля словно окаменела в нем, — окаменели и нервы.
— Кто здесь Левин? — спросил офицер, явившийся с командою арестовать весь Предтеченский монастырь вместе с игуменом, Левиным и братиею. — Кто Левин?
— Се аз! — отвечал тот. — Я тот, которого вы ищете.
Он чувствовал, что только теперь начинается его дело, его борьба.
Игумен Феодосий, который еще так недавно посвящал его, плачущего, смиренного, которому этот робкий неофит покорно подавал ножницы для пострижения, — Феодосий не узнавал его. Арестуемый, падая на скамью в изнеможении, старый игумен шептал с ужасом: «Сатано! Сатано! Сатано!.. Аминь-аминь, рассыпися»...
Только у старца Ионы, с которым Левин успел подружиться в монастыре и влить в этого старика каплю своей энергии, дико блеснули глаза при арестовании, и он проговорил, глядя на Левина:
— Пускай прежде повесят нас под образами, а там и обдирают с них ризы.
Когда потом Левина, в губернской канцелярии, заковывали в железа, он, протягивая руки и ноги, сказал:
— И нозе мои, и руце мои, и главу мою закуйте... Закуйте и язык мой, да души не закуете...
На него закричали, чтоб он замолчал.
— Что кричишь? — Бей тростию по главе, рукою по ланитам... Сподоби мя оплевания.
Вместе с ним заковали и доносчика, реалиста Каменщикова.
— Кто здесь Левин? — спросил офицер, явившийся с командою арестовать весь Предтеченский монастырь вместе с игуменом, Левиным и братиею. — Кто Левин?
— Се аз! — отвечал тот. — Я тот, которого вы ищете.
Он чувствовал, что только теперь начинается его дело, его борьба.
Игумен Феодосий, который еще так недавно посвящал его, плачущего, смиренного, которому этот робкий неофит покорно подавал ножницы для пострижения, — Феодосий не узнавал его. Арестуемый, падая на скамью в изнеможении, старый игумен шептал с ужасом: «Сатано! Сатано! Сатано!.. Аминь-аминь, рассыпися»...
Только у старца Ионы, с которым Левин успел подружиться в монастыре и влить в этого старика каплю своей энергии, дико блеснули глаза при арестовании, и он проговорил, глядя на Левина:
— Пускай прежде повесят нас под образами, а там и обдирают с них ризы.
Когда потом Левина, в губернской канцелярии, заковывали в железа, он, протягивая руки и ноги, сказал:
— И нозе мои, и руце мои, и главу мою закуйте... Закуйте и язык мой, да души не закуете...
На него закричали, чтоб он замолчал.
— Что кричишь? — Бей тростию по главе, рукою по ланитам... Сподоби мя оплевания.
Вместе с ним заковали и доносчика, реалиста Каменщикова.