Тюрьма   ::   Горький Максим

Вокошечке что-то передвинулось, потом тёплыми огоньками заблестели, улыбаясь, глаза Офицерова.

- Понравилось вам? - прошептал он.

В горле Миши было сухо, в груди его не хватило воздуха. Он пристально смотрел в красивые глаза, и вдруг ему показалось, что тюремный надзиратель должен был сам сочинить эти стихи, непременно сам! Не сразу и тихо он ответил:

- Понравилось... Почему вы думаете, что это запрещённые стихи?

- Как же - ведь о правде!

- Вы сами... не сочиняете стихов?

- Я? - удивлённо спросил Офицеров. - Нет... куда же? Только когда ещё в солдатах был, так составил себе одну молитву...

- Какую? Скажите!

Несколько секунд тишины - и снова по камере пронёсся шелест простых, задушевно сказанных слов:

- Господи, боже мой! Почему так много в людях жестокости и злобы? Господи - почему?

Этот вопрос мягко, но сильно толкнул Мишу в грудь, охватил и смял его. Он бесшумно шагнул назад, присел на край нар и, крепко упираясь спиной в угол печи, неподвижно уставился на дверь и - ждал чего-то...

А Офицеров спокойно говорил:

- Она была длинная... теперь уж я забыл её... Знаете - очень я люблю стихи... они совсем не похожи на то, что люди говорят...

Миша видел, что глаза надзирателя внимательно смотрят на него; он слышал шорох за дверью и однообразно унылые звуки песни за окном... От печки спина его нагревалась, но в груди было тесно и холодно.

- Вам нездоровится? - спросил надзиратель. - Такая погода тяжёлая...