JК
Тридцатая любовь Марины :: Сорокин Владимир Георгиевич
Страница: 35 из 68Неровные клочья его дрожали на полу, столе, стенах.
В этом часто подрагивающем калейдоскопе что-то двигалось, двигалось, двигалось, заставляя скрипеть кровать.
Привстав еще больше, Марина посмотрела в угол.
Там, в пятнах света, в сбившейся простыне сплелись два обнаженных тела.
Широкая спина дяди Володи скрывала мать — были видны только руки, гладящие мужские плечи, причудливо разметавшиеся по подушке волосы, и ноги
— сильно разведенные, пропустившие тесно сжатые ноги дяди Володи.
Это он тяжело и часто двигался, словно стараясь еще больше втиснуть мать в прогнувшуюся кровать, его голый, слегка плоский зад поднимался и опускался, поднимался и опускался, руки по локти ушли под подушку.
Все это качалось, плыло вместе с покачивающимися кусками света, черные ветки бузины шуршали о стекла.
Вдруг ноги матери ожили, согнулись в коленях и оплели дядю Володю. Он стал двигаться быстрее.
Мать застонала, вцепившись в его плечи, высветилось на мгновенье бледное незнакомое лицо.
Глаза были прикрыты, накрашенные губы разошлись гримасой.
Марина смотрела, смотрела, смотрела. Все в ней превратилось в зрение, руки прижались к стеклу, снова появилась дрожь, но уже другая — горячая, расходящаяся из середины груди.
Мать стонала и с каждым стоном что-то входило в Марину — новое, сладкое и таинственное, вспухающее в груди и бешенно стучащее в висках.
В этом часто подрагивающем калейдоскопе что-то двигалось, двигалось, двигалось, заставляя скрипеть кровать.
Привстав еще больше, Марина посмотрела в угол.
Там, в пятнах света, в сбившейся простыне сплелись два обнаженных тела.
Широкая спина дяди Володи скрывала мать — были видны только руки, гладящие мужские плечи, причудливо разметавшиеся по подушке волосы, и ноги
— сильно разведенные, пропустившие тесно сжатые ноги дяди Володи.
Это он тяжело и часто двигался, словно стараясь еще больше втиснуть мать в прогнувшуюся кровать, его голый, слегка плоский зад поднимался и опускался, поднимался и опускался, руки по локти ушли под подушку.
Все это качалось, плыло вместе с покачивающимися кусками света, черные ветки бузины шуршали о стекла.
Вдруг ноги матери ожили, согнулись в коленях и оплели дядю Володю. Он стал двигаться быстрее.
Мать застонала, вцепившись в его плечи, высветилось на мгновенье бледное незнакомое лицо.
Глаза были прикрыты, накрашенные губы разошлись гримасой.
Марина смотрела, смотрела, смотрела. Все в ней превратилось в зрение, руки прижались к стеклу, снова появилась дрожь, но уже другая — горячая, расходящаяся из середины груди.
Мать стонала и с каждым стоном что-то входило в Марину — новое, сладкое и таинственное, вспухающее в груди и бешенно стучащее в висках.