Тридцатая любовь Марины   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

Она видела их тайну, она чувствовала, что им хорошо, она понимала, — то чтоони делают — делать им нельзя…

Дядя Володя глухо застонал в мамины волосы и замер без движения.

Ноги матери расплелись.

Несколько минут они лежали неподвижно, предоставив пятнам света ползать по их разгоряченным телам.

Потом дядя Володя перевернулся на спину и лег рядом с матерью.

Марина опустилась на корточки. Послышался шепот, шорох одеяла. Там было темно, и Марина ничего не разглядела кроме белой материи и устало движущихся рук.

— Танюш, дай папиросы… — глухо проговорил дядя Володя.

Отстранившись от двери, Марина прошла по полу и нырнула под одеяло.

Этой ночью она почти не спала.

Сон не успевал охватывать ее, как кровать снова оживала, заставляя сбросить одеяло и на цыпочках красться к двери.

Это продолжалось много раз, ветер качал лампочку, ветви стучали, мать стонала, а дядя Володя терся об нее…

Марина не помнила как заснула. Ей снился детский сад — ярко, громко.

Жирная рассказывает им про Артек, а они слушают, сидя в узкой столовой. Солнце через распахнутые окна освещает длинный стол, накрытый цветастой клеенкой. Клеенка блестит от солнечных лучей, на ней дымятся тарелки с красным борщем.

Жирная возвышается над ними, солнце играет в ее волосах, брошке, звучный голос заполняет столовую:

— Артек! Артек, ребята! Артек — это сказка, ставшая былью!

На правой стене висит большой портрет Ленина, убранный как на праздник

— красными бумажными гвоздиками.