У   ::   Иванов Всеволод

Он возбужденно, несколько раз, кивнул головой, запачканной - и затасканной, с какими-то неуловимо грязными глазами:

- Приятно! Без всякой опасливости начну с того, что главная действующая сила здесь не Степанида Константиновна, и не Жаворонков, и не Насель, и не Ларвин, и не Тереша Трошин, и не прочие вообще, а главный здесь - я, Савелий Львович Мурфин, присяжный поверенный, право-заступник. И четырехгодичный план, удачно осуществляемый, тоже мой.

Я бережно сказал:

- Любопытно и неожиданно.

- Еще бы! Неожиданно это не только для вас, мало знакомого с обстановкой дома, но столь же, если не больше, неожиданно было б и для Жаворонкова, Ларвина, Трошина и прочих. Осмо-трительность, Егор Егорыч, в наше время самое важное - осмотрительность и недоверчивость. Четыре года назад поведал я свой план Степаниде Константиновне и с той поры вам говорю о нем второму.

- А если я, вместо Черпанова, иному лицу сообщу? Пообъемистей?

- Мало ли какие сны видите вы, Егор Егорыч, нельзя же все сны передавать иным лицам, даже и объемистым. Да и головка может заболеть от неудобного сна. Так вот Степанида Констан-тиновна, после того, как закрыли ее пуговичную, и после принятия моего плана, жить начала опасливо, но лучше. На женщину, да особенно если инвалид муж с ней, который кроме "вон, контры!" и выговорить ничего не может, мало обращают внимания. Ну, спекулирует маслом там, молочишком и прах с ней. А мысль моя о четырехгодичном плане возникла по поводу некоторых странных чисел эпохи, всяческих опасиц...

- Чего?

- Опасиц! Простонародное выражение, Егор Егорыч, нечто вроде такого времени, которое способно вредить.