Укрощение тигра в Париже   ::   Лимонов Эдуард

Второй раз уничтожил и серьезность первого изгнания, хотя впоследствии Генрих, однажды подвыпив, признал, что намеренно устроил встречу Полусвиньи с экс-Еленой. Генрих смеялся, признаваясь в предательстве, писатель хохотал, однако решил запомнить эту историю и никогда не доверять Генриху, впрочем, с ним общаясь. Писателю кажется, что Генрих относится к его личности несколько более заинтересованно, чем это необходимо. Может быть, ревниво следит за поведением писателя. Может быть, Генрих иногда даже и завидует слегка писателю, не умея сам быть таким? Если спросить странствующего еврея впрямую: «Не кажется ли вам, Генрих, что вы порой завидуете этому иной раз примитивному, но неизменно упрямо-энергичному человеку и его сержантско-армейскому стилю жизни и поведения?», Генрих, будет, разумеется, отрицать и зависть, и ревность. Но иногда в недоверчивом и критическом оке Генриха, повернутом на писателя, мелькает нечто похожее на восхищение его упрямством и храбростью. Генрих, кажется писателю (впрочем, может быть, это ему только кажется), неравнодушен к Наташке, но у него самого наверняка не хватило бы храбрости найти и взять в свою жизнь такую неудобную шаровую молнию. Уважение, смешанное с непониманием мотивов, движущих писателем, иногда появляется в оке странствующего еврея, разглядывающего жизнь русского Ваньки Лимонова и его русской бабы. «Я был тогда молод и мог провести ночь с русской женщиной, и русская женщина наутро оставалась мной довольна», — вспомнил писатель строчки Бабеля.