Улав, сын Аудуна из Хествикена   ::   Унсет Сигрид

А иной раз, когда мальчик озорничал и болтал с челядинцами, смеялся, будто он уже перестал горевать о смерти матери, Улаву казалось, что Эйрик для него — самая тяжкая ноша; этот мальчишка мешал ему пуще всех, не позволял вырваться из того, что разлучало его с миром и покоем, не давая ему искупить свой грех.

Он видел, что все больше отдаляется от решения, которое принял в ночь накануне смерти Ингунн. Но он толком не понимал, уносило ли его к прежнему бессилию, или же он сам пошел на попятную, оттого что у него не хватило смелости, когда пришло время действовать.

Однажды ночью Улав встал и пошел в дом, где спали Лив, служанка, и его дочь. Он еле разбудил девушку.

Она лежала, свернувшись под меховым одеялом, моргая заплывшими жиром поросячьими глазками, испуганно и в то же время с любопытством и ожиданием глядя на хозяина, стоявшего у ее постели со свечою в руке. Под копною всклокоченных белокурых с проседью волос виднелось бледное, изрезанное морщинами лицо, крутой изгиб подбородка казался неровным, расплывчатым из-за густой щетины; под черным плащом на нем было лишь исподнее из домотканины, башмаки надеты на босу ногу.

Улав взглянул на служанку и увидал, что она решила, будто ей сейчас придется разделить судьбу Турхильд, дочери Бьерна. Она подвинулась, чтобы дать ему место. Он засмеялся сухо и коротко.

— Мне приснилась Сесилия. Все ли ладно с нею? Где Сесилия?

Служанка отбросила меховое одеяло, чтобы показать ему ребенка. Девочка спала, положив голову на согнутую руку кормилицы, на раскрасневшееся от жары личико падали светлые шелковистые локоны.

Не говоря ни слова, Улав поставил свечу, нагнулся и взял дочь на руки. Он спрятал ее в складках плаща, задул свечу и вышел вместе с ребенком.