В Заболотье светает   ::   Брыль Янка

- А что, - сказал я, - тебя и подгонять уже не нужно?

- Да с этим, брат, как раз наоборот получается. Мы стариков подшевеливаем. И в сорок втором, когда в партизаны шли, и сейчас.

Он начал одеваться.

- Иди, сынок, иди, - догадалась мать, - Валя там не знает еще ничего, иди.

Микола ушел.

В печи зря горели дрова, а мать, забыв про блины, поливала мне на руки студеную воду - забота, которую грешно не принять. От воды по телу разливалась утренняя свежесть.

- Ничего, мама, хлопец - Микола наш, а?

Я растираю лицо суровым полотенцем, а она все глядит на меня.

- Хороший хлопец, Василек. Везде поспевает. Горяч только очень. Им ведь тоже нелегко было, партизанам. Уйдут, бывало, а мы... Всю ночь глаз не сомкнешь... Да все это прошло. Теперь смотрите сами: вам видней. Только не слишком командуй, сынок. Я и Миколе всегда говорю: иди ты с людьми, люди у нас хорошие. Не все, а много хороших, много!..

Шесть лет назад, когда меня провожали на фронт, наша Валя была худым, тонконогим подростком, и, чтобы поцеловать ее на прощание, мне пришлось наклониться.

А тут стоит передо мной этакая складная молодичка, с черными косами под косынкой, с ребенком на руках, и вот-вот заплачет от радости, как плачут при встрече старые женщины, немало горя повидавшие на веку.

- Взгляни же на девку мою...

Я взял на руки маленькую Верочку, уже похожую на свою маму, и, на радость сестре, прижался щекой к пухлой, розовой щечке ребенка.

- А где же Михась? - спросила мама.