В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

В человеке, не спавшем ночь, не евшем, с жизнью, переломленной в десяток часов, открывалось высшее проникновение, открывалось то второе дыхание, которое возвращает каменеющему телу атлета неутомимость и свежесть. Надзиратель, уже другой, отобрал иголку. [364] Затем принесли полукилограммовый кусок черного сырого хлеба с треугольным довеском и двумя кусочками пиленого сахара. Вскоре из чайника в кружку с кошечкой налили окрашенной горячей жидкости и пообещали добавки. Все это значило: восемь часов утра двадцать седьмого декабря. Иннокентий бросил весь дневной сахар в кружку, хотел, опростившись, размешать пальцем, но палец не терпел кипятка. Тогда, помешивая вращением кружки, он с наслаждением выпил (есть не хотелось нисколько), поднятием руки попросил еще. И вторую кружку, уже без сахара, но обостренно ощущая плохонький чайный аромат, Иннокентий с дрожью счастья втянул в себя. Мысли его просветлились до ясности, давно не бывалой. В тесном проходе между скамьей и противоположной стеной, цепляя за скатанный в трубку матрас, он стал ходить в ожидании боя - три крохотных шага вперед, три крохотных шага назад. Ему вообразилось столкновение, сшибка американской статуи Свободы и нашей мухинской, вертящейся, столько раз повторенной в фильмах. И туда, на расплющивание, в самое страшное место, сунулся он позавчера. И - не мог иначе. Безучастным остаться он не мог. Выпало это ему... Как это говорил дядя Авенир? как это Герцен говорил: "Где границы патриотизма? Почему любовь к родине...?" Дядю Авенира ему сейчас было всего важней и теплей вспоминать.