В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

Потапов из первых встал, гулял, из первых позавтракал, уже попил и чаю, уже заправил койку в жесткий параллелепипед, сидел читал газету - но душой рвался на работу (ему предстояло сегодня градуировать интересный прибор, им самим сделанный). Каша на завтрак была пшенная, поэтому многие завтракать не шли. Герасимович, напротив, долго сидел в столовой, аккуратно и неторопливо вкладывая в рот маленькие кванты каши. Невозможно было со стороны предположить в нем теоретика дворцового переворота. Из другого угла полупустой столовой Нержин глядел на него и размышлял, верно ли отвечал ему вчера. Сомнение есть добросовестность познания, но до какого же рубежа отступать в сомнении? Действительно, если нигде в мире не останется свободного слова, "Таймс" будет послушно перепечатывать "Правду", негры с Замбези - подписываться на заем, луарские колхозники гнуться за трудодни, партийные хряки - отдыхать за десятью заборами в калифорнийских садах - для чего тогда останется жить? До каких же пор уклоняться за "не знаю"? Вяло отзавтракав, Нержин взобрался на последние пятнадцать свободных минут к себе на верхнюю койку, [367] лег и смотрел в купол потолка. В комнате продолжалось обсуждение события с Руськой. Ночевать он не приходил и уже точно, что был арестован. В тюремном штабе содержалась маленькая темная клетушка, там его заперли. Говорили не вполне открыто, не называли его вслух двойником, но подразумевали. Говорили в том смысле, что {паять} ему срока уже некуда но не переквалифицировали б ему, гады, двадцать пять ИТЛ на двадцать пять одиночного (в тот год уже строились новые тюрьмы из камер-одиночек и все больше входило в моду одиночное заключение).