Вишневый омут   ::   Алексеев Михаил Николаевич

Правда, и его подмывало взяться за топор или пилу – не такой он человек, чтобы оставаться в стороне, когда вокруг кипит и спорится работа, – но старик из какого-то и самому ему не очень понятного упрямства всё ещё ворчал про себя: «Порушат лес и никакого сада не посадят. Как пить дать – не посадят! Пошумят, помитингуют и успокоятся».

К нему подошла Фрося, потная, усталая, сияющая.

– Тять, что же ты стоишь так-то, не помогаешь нам?

Неужто ребята худое затеяли? Ты погляди, мои все тут: и Настенька, и Санька, и Ленька, и Мишка – все! Сад ведь осенью будем сажать. Сад! – повторила она значительно и просияла ещё больше, счастливая совершенно, будто и не случилось в её доме несчастья.

А несчастье большое: Николай Михайлович, муж её, незаконно выдал кулацким семьям какие-то сельсоветские справки и был осуждён на пять лет. Когда увозили его в Баланду, крикнул бежавшей за милицейской телегой плачущей жене: «Что притворяешься? Рада небось, сука!» Она вздрогнула от страшных этих слов, побледнела, рухнула наземь. Когда очнулась, телеги уж не было видно. Вытерла глаза досуха и с каменным, затаившим что-то лицом вернулась домой. Вечером того же дня сказала свёкру: «Не муж он мне больше!» – и точно камень сняла с души. Михаил Аверьянович нахмурился, долго молчал, а потом, тяжко вздохнув, словно бы только для себя, сказал:

– Так оно и должно было быть.

Сейчас ни он, ни она не вспоминали об этом.

– Ничего нет на свете лучше сада! – сказала Фрося и поднялась на цыпочки.