JК
Хлебоед :: Злотин Григорий
Страница: 7 из 10Неподалеку огромный мельнично-пекарный концерн "Филиппофф", филиал петербургской фирмы, расхваливал приезжим свои бесчисленные изделия: сайки, сушки, слойки, сметанники, сочни, баранки, бублики, бисквиты, беляши, печенье, пончики, пельмени, пышки, пампушники, профитроли, полосочки с повидлом, колечки с орешками, струдели с яблоками и ревенем, тарталетки с кремом, малороссийский хворост, вафли, хрустящие хлебцы (так как слово "хлеб" было запрещено, то они были названы в объявлении "хрустящими штучками"), корзиночки, кексы, коржики, кнедлики, крутоны, круассоны, рулеты, расстегаи, рожки, ром-бабы, вареники, галушки, хачапури, шарлотки, чуреки, чебуреки, флан...
Мимо не спеша проходила группа высокопоставленных чиновников ратуши: все на хорошем счету у гуннов и с правом поездки за границу. "Да-с, Франц Ксаверьевич, тосканская пицца не в пример лучше ломбардской, здесь Вы правы," -- вальяжно разглагольствовал тучный господин, попыхивая сигарой. "Но вот в рассуждение претцелей позвольте Вам поставить запятую..."
И вдруг какой-то рычажок соскочил в голове у Эдуарда Николаевича. Вся благоприобретенная за десятилетия неволи осторожность полетела к черту. Лаубе побелел, губы его затряслись, и на них показалась пена. "Хлеба! Хлеба хочу!!" -- завизжал он во всю мощь своих легких и ринулся вдоль по улице, бешено вращая глазами и расталкивая пешеходов. Послышались крики, прохожие в ужасе кинулись врассыпную. На бегу Лаубе подцепил чью-то трость и уже налаживался было ею в ближайшую витрину, за которой хищно блестели трехэтажные кремовые торты, но из подворотни выскочил гуннский патруль, Лаубе мигом взяли под локти и увели.
***
"Хлеба дайте! Хлеба! Сатрапы! Палачи! Булок хочу!" -- орал, отчаянно извиваясь, крепко привязанный к стулу Эдуард Николаевич. Куда подевалось его милое дворянское воспитание, его университетский лоск? Сейчас он вел себя, словно озверевший мужик времен, теперь уже далеких, хлебных бунтов.
Мимо не спеша проходила группа высокопоставленных чиновников ратуши: все на хорошем счету у гуннов и с правом поездки за границу. "Да-с, Франц Ксаверьевич, тосканская пицца не в пример лучше ломбардской, здесь Вы правы," -- вальяжно разглагольствовал тучный господин, попыхивая сигарой. "Но вот в рассуждение претцелей позвольте Вам поставить запятую..."
И вдруг какой-то рычажок соскочил в голове у Эдуарда Николаевича. Вся благоприобретенная за десятилетия неволи осторожность полетела к черту. Лаубе побелел, губы его затряслись, и на них показалась пена. "Хлеба! Хлеба хочу!!" -- завизжал он во всю мощь своих легких и ринулся вдоль по улице, бешено вращая глазами и расталкивая пешеходов. Послышались крики, прохожие в ужасе кинулись врассыпную. На бегу Лаубе подцепил чью-то трость и уже налаживался было ею в ближайшую витрину, за которой хищно блестели трехэтажные кремовые торты, но из подворотни выскочил гуннский патруль, Лаубе мигом взяли под локти и увели.
***
"Хлеба дайте! Хлеба! Сатрапы! Палачи! Булок хочу!" -- орал, отчаянно извиваясь, крепко привязанный к стулу Эдуард Николаевич. Куда подевалось его милое дворянское воспитание, его университетский лоск? Сейчас он вел себя, словно озверевший мужик времен, теперь уже далеких, хлебных бунтов.