Записки диссидента   ::   Амальрик Андрей Алексеевич

Но вы же сами признали наше дело общим, значит, все, что касается Убожко, касается и меня. (не попадаясь в ловушку). В органы КГБ. . Убожко назвал вас старым другом, вы назвали его другом, почему же вы не поговорили со своим другом, не постарались переубедить его, а пошли сразу в КГБ? (отвечая за Смирнова). Это его право, такого мнения он придерживается. (отвечая за Смирнова). У него был обыск, и КГБ его заставил. (отвечая за себя). Убожко упрямый человек, он не стал бы меня слушать. Я сказал Смирнову, что так поступать нельзя, а здесь хотел написать, что вот до чего извратились у нас все моральные понятия, если человек - пусть по принуждению - доносит на другого, свидетельствует против него и оба продолжают считать себя друзьями. Но история Смирнова - это оборотная сторона истории Булыги. Оба из провинциальных городов, лишенных общественной жизни, оба с большим любопытством к борьбе, которая происходит где-то вне их мира, но прямо касается их, оба хотят узнать или сделать что-то, но не успевают они прикоснуться к "запретному плоду", как тяжелая рука ложится на них, и им начинает казаться, что есть только два выхода: гибель - для Булыги или предательство - для Смирнова. Ходаков и Устинов, которым Убожко читал Солженицына, держались по-разному. Психиатр Ходаков, рыхловатый блондин-еврей, старался свои показания на предварительном следствии смягчить, говорил, что к чтению не прислушивался, и не Убожко им дал Солженицына, а они сами с Устиновым попросили у него, было видно, что он чувствует себя неловко.