2008   ::   Доренко Сергей

А Путин отвечал, что он хоть и не в Тихом океане и мог бы щедрее распорядиться семенем, а тоже вместо этого все больше другим занят и неизвестно, по большому счету, за что страдает и жизнь свою преждевременно кладет. И что если бы жизнь в три раза удлинить, то и черт бы с ними, с бабами. «Тем более, Виктор Федорович, бабы же дуры редчайшие, давай, может, выпьем немного?»

И Путин вторил самцу горбуши во сне, и рассказывал о своих подсчетах на изорванном прежде листе, и сам лист показывал, оказавшийся чудом целым, а проснувшись темной ночью, сильно пожалел, что раскрылся чересчур перед хохлом этим бесцеремонным и любопытным. Разоткровенничался слишком.

«Нехорошо так — скоро, чего доброго, и перед первым встречным стану семенные железы на стол выкладывать. Это непрофессионально, — корил себя Путин. — Надо взять себя в руки».

И брал. Брал себя в руки. И дальше засыпал. И видел новый сон: «Штирлиц проснется через двадцать минут», — сказал в его новом сне профессор Плейшнер и вывалился из окна вместе с горшком герани. Это был знак. «Провал, — подумал Путин, — меня застукали…» И так далее.

Вы знаете сны разведчиков, насмотревшихся «Семнадцать мгновений весны»? Все до единого боятся, что в роддоме станут кричать «мама» по-русски и тем самым выдадут себя местной контрразведке. С Плейшнером, Путиным и Штирлицем дело обстояло именно так, насколько мне известно. И еще: все трое снились друг другу в кошмарах.