Заботы пятьдесят третьего года   ::   Степанов Анатолий

Они миновали Трубную и поволоклись вверх. Невыносимо остро верещал железом о железо трамвай, спускаясь на тормозах по Рождественскому.

- Помнишь, Алик, он мне сказал, чтобы я боялся профессиональных шор? Так вот, поймал я себя тут на одной мыслишке. Понимаешь, на допросах Ларионов, Ромка, да и я грешный, остроумны, находчивы, красноречивы. А допрашиваемые - несообразительны, тупы, косноязычны. Они глупы, а мы умны? Часто, но не всегда. Вся загвоздка в том, что мы играемся, чувствуя за собой силу. Силу своего положения, силу сведений, силу убеждения в том, что перед тобой преступник, человек второго сорта. И поэтому играемся с людьми, как кошка с мышкой. А это - плохая игра, потому что кошка играется с мышкой перед тем, как ее съесть. Удовлетворение от собственного превосходства, веселье злорадства - вот что значит наше прекрасное остроумие.

- А ты что, няньчиться с ними должен?

- Не няньчиться. Разобраться по-человечески.

Вот и Сретенские ворота, яркие огни, многолюдье.

- По кружечке, а? - предложил Алик.

Зашли в угловую пивную и взяли по кружечке. Тихий звон стеклянной посуды, мирный и мерный рокот доброжелательных бесед, уютный запах табака, свежего пива, горячих сосисок. Непонятно кто поприветствовал Смирнова из дальнего темного угла. Он ответил вежливо.

- Москва знает своих героев, - отметил, забавляясь, Алик.

- Надоели они мне все, - вяло сказал Александр.