JК
Особая реальность (перевод Останина и Пахомова) :: Кастанеда Карлос
Страница: 72 из 262Элихио отдал свою дону Хуану, и поскольку у яки отказаться от подарка – значит глубоко обидеть человека, дон Хуан ее спокойно принял. Я отдал Элихио свою, и тому пришлось ее взять. Тогда Бениньо отдал мне свою. А Лусио, который сразу понял, что к чему, уже свою бутылку прикончил. Он повернулся к Бениньо, на лице которого застыла трогательная гримаса, и со смехом проговорил:
– Плакала твоя бутылочка!
Дон Хуан сказал, что содовой не пьет, и отдал свою бутылку Бениньо. Мы молча уселись на веранде,
Элихио беспокойно теребил края шляпы. Было видно, что он нервничает.
– Я все думаю о твоих словах, – обратился он к дону Хуану. – Как пейотль может изменить нашу жизнь? Как?
Старик не ответил. Он пристально посмотрел на Элихио и вдруг запел песню на языке яки. Это была даже не песня, а как бы речитатив. Мы долго молчали. Я попросил дона Хуана перевести слова.
– Эта песня только для яки, – сказал он коротко.
Его отказ огорчил меня: я был уверен, что он пел о чем-то важном.
– Элихио – индеец, – сказал дон Хуан. – это значит, что у него ничего нет. Нам, индейцам, ничего не принадлежит. Все, что ты видишь, – собственность йори. У яки есть только гнев и то, что дает им земля.
Никто не проронил ни слова. Дон Хуан попрощался и ушел. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Всем было как-то не по себе. Лусир неуверенно предположил, что его дед терпеть не может жаркого, потому и не остался. Элихио сидел, погруженный в раздумья.
– Плакала твоя бутылочка!
Дон Хуан сказал, что содовой не пьет, и отдал свою бутылку Бениньо. Мы молча уселись на веранде,
Элихио беспокойно теребил края шляпы. Было видно, что он нервничает.
– Я все думаю о твоих словах, – обратился он к дону Хуану. – Как пейотль может изменить нашу жизнь? Как?
Старик не ответил. Он пристально посмотрел на Элихио и вдруг запел песню на языке яки. Это была даже не песня, а как бы речитатив. Мы долго молчали. Я попросил дона Хуана перевести слова.
– Эта песня только для яки, – сказал он коротко.
Его отказ огорчил меня: я был уверен, что он пел о чем-то важном.
– Элихио – индеец, – сказал дон Хуан. – это значит, что у него ничего нет. Нам, индейцам, ничего не принадлежит. Все, что ты видишь, – собственность йори. У яки есть только гнев и то, что дает им земля.
Никто не проронил ни слова. Дон Хуан попрощался и ушел. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Всем было как-то не по себе. Лусир неуверенно предположил, что его дед терпеть не может жаркого, потому и не остался. Элихио сидел, погруженный в раздумья.