Завещание Тициана   ::   Прюдом Ева

Пелена в глазах поверженного сменилась непониманием. Он икнул, выплюнул кровь и еще послушными губами прошептал:

— Я не… убивал… Атику.

В эту минуту к ним подошел Лионелло Зен. Он встал на колени возле Кары и насмешливым провоцирующим тоном спросил:

— Может, господину позвать имама? Да нет, я сам выдам ему разрешение в ад!

Вероятно, Зену стоило воздержаться от насмешки и не стоило так откидывать голову, разражаясь хохотом. Потому как, собрав остатки сил, в сверхчеловеческом усилии, Кара Мустафа, дотоле не выпускавший сабли, поднял руку и одним ударом отсек венецианцу голову. Она отделилась от туловища, сотрясаемого конвульсиями, и отскочила в сторону на аршин. Из сонной артерии выплеснулся столп крови. Теплая, липкая, алая лужа залила паперть базилики. На глазах собравшихся зевак противники в одно и то же время испустили дух. Отходя, турок перевернулся на бок. Привязанная к поясу мошна раскрылась, из нее выкатились три камешка: черный, серый и белый — все как на подбор кругленькие и с иероглифами. Виргилий подобрал их. Держа их на ладони, он вспомнил последние слова Мустафы: «Я не убивал Атику».

Миновало лето красное. Если бы Виргилия попросили описать его, он бы так и сказал: это было самое красное, самое распрекрасное лето его жизни. Но никто его ни о чем не спрашивал, и это, возможно, также способствовало тому, что для него, как и для его возлюбленной, не было более счастливого времени. Им не нужно было отвечать ни на чьи расспросы, никому давать отчета.