Витязь в барсовой шкуре   ::   Руставели Шота

Солнцелика, лунноясна, ты звездой горишь прекрасно.

Мне смотреть теперь напрасно на фиалки, розоцвет».

Сладко млели в самом деле все, которые глядели

На зарю в златом апреле. Этим видом взор пронзен.

Но еще, ещё взирая, чуют — тихнет боль живая.

Где не явится младая, к ней толпы со всех сторон.

На коней они садятся, к дому светлому стремятся.

Семь планет, — их блеск сравняться с этим солнцем только мог.

Красота без изъясненья. Тут их меркнет разуменье.

Вот и в место назначенья, в царский прибыли чертог.

Тинатин была на троне, и со скиптром, и в короне,

Вся как в светлой обороне в ворожащем взор огне.

От ее лучей горящих падал свет на предстоящих.

Царь Индийский средь входящих смелым солнцем шел к весне.

И с царицей молодою Тариэль с своей женою

Речь ведет, и к ней волною — от обоих свет зарниц.

Не уменьшилось горенье, а достигло удвоенья.

И рубин в щеках и рденье, — и дрожит агат ресниц.

Тинатин зовет их оком на престоле сесть высоком.

«Решено всевышним роком, — Тариэль промолвил ей, —

Что престол тебе, блестящей, ныне вдвое подходящий,

Здесь с зарею зорь горящей посажу я льва царей».

Ликованье в этом звуке. И берут за обе руки

Светлоликого, и муки по желанной разошлись.

Двое их как в светлых дымах, лучше зримых и незримых.

Лучше всех в любви любимых. Лучше, чем Рамин и Вис.