Грация и Абсолют   ::   Гергенрёдер Игорь

Людмила не добавила то, что, казалось бы, должна была добавить: «Твой был неизлечимо больной, а моему бы жить и жить». Алика изводили слова о том, что её муж был неизлечимо больным. Её как бы желали этим утешить: что же, мол, такова судьба. Алик, наконец, поняла: те, кто говорит это, не могут согласиться, что её ждали годы счастья. Их нутро восстаёт. Им хочется утверждаться в факте, как она была несчастна и теперь втайне радуется избавлению. Её травят словами о болезни, изливая в них злорадство, зависть.

«Он ушёл, потому что ему ничего другого не оставалось», – внушали ей правящие люди, что сочеталось с восторгом быдла, и от этого её лихорадило...

И, наконец, сейчас, после разрыва с Галей, после встряски, открылась истина: годы счастья ждали её! Радость быдла чересчур эмоциональна, чтобы покоиться на правде. Лонгин был здоров! Уж больно алчно ухватились за его болезнь.

Она так и видит: старик-учёный по фамилии Филимон протягивает прощальное письмо мужа. Глаза Филимона цвета помоев – хитрые, жестокие. В её уме повторяются слова Лонгина о лживости, развившейся до Абсолюта, она слово за словом перечитывает письмо: «Больше всего на свете меня страшит, что ты можешь увидеть меня в состоянии болезни… Помимо неё, не вини абсолютно никого в моём конце…» Без слова «абсолютно» тут вполне можно обойтись, Ло отнёс его не к болезни, оно о другом: о том, что его убил Абсолют, убили сидящие на самом верху мерзавцы.

Она увидела: он замер над листком бумаги, ощущая отсчёт своих последних минут.