Селение любви   ::   Гергенрёдер Игорь

Теперь он воспользовался паузой:

- Крикливо-задушевное козыряние – точнее, спекуляция на, так сказать, украденном детстве. С целью уйти от заданного пункта.

- Нет, я не уйду от заданного! – сказал я в храбрости щедро отпущенного на сей раз вдохновения. – Ты прав: я сотворил себе отраду из порока. Но в цинике живёт идеалист, который самовольно опустился ниже, чем должен бы: исключительно из преувеличенного осознания своей недостойности. Опустился как можно ниже своей мечты, чтобы не испачкать её: мечты, которая помогает – внешне пребывая с людьми, – не смешиваться с ними.

Евсей отвёл взгляд и гмыкнул – совсем неуместно, громко. Я высказал ему, что он напомнил о моём цирке, а я укажу ему на его театр.

- Ты любил заявить, что за добро перервёшь горло: ты играл самого себя – театрально противостоящего будням! Ты элегантно циничен, как и я, но если в мой цинизм облёкся занятный порок, то в твоём обрела себя расхоже-скучная беспричастность.

Его лицо в короткой бородке, сейчас подавленно-настойчивое, выказало густую сетку морщинок в подглазьях. Он запустил руку мне в волосы, сгрёб и потянул их так крепко, что у меня выступили слёзы. Не поднимая рук и не вырываясь, я выговорил:

- И это тоже театр, горлоперерватель, ха-ха-ха... – засмеялся я зло, как мог.

Он, не выпуская моих волос, другой пятернёй схватил мою руку, потянул к своему лицу:

- Ударь! Влепи! – упрямо пытался ударить себя по щеке моей рукой, но я был сильнее и не позволил.

На нас глядели – пока без желания вмешаться.