Белый шарик Матроса Вильсона (В глубине Великого Кристалла - 5)   ::   Крапивин Владислав

Привез куженьку, тульскую двустволку в потертом чехле, еще один фанерный чемодан и -маме московские духи, а Стасику плоскую старинную книгу с золотом на корке и множеством картинок: "Ночь перед Рождеством". Слова в книжке были с ятями и твердыми знаками, но буквы крупные, и Стасик разобрался быстро. Уже в ту пору он был заправский читатель.

Все чаще мама с Юлием Генриховичем ходила в кино и цирк. Обедали теперь все вместе. И наконец случилось то, к чему и шло: Юлий Генрихович переселился в их комнатку, а Стасика перевели в проходную. Ну что же, Стасик не возражал. Но все-таки друзьями они с отчимом не сделались.

Что ни говори, а Юлий Генрихович был странный человек. Например, мог целый день расхаживать по комнате в кальсонах и грязных носках, но когда в таком виде садился за стол, требовал чистое полотенце или платок, чтобы заткнуть за ворот -- салфетка. При этом пробор на его голове был как по линейке и редкие пегие волосы прилизаны специальной щеточкой.

Он морщился, когда Стасик или мама говорили "патефон", "мушкетёры", "берет". Оказывается, следовало произносить: "патэфон", "мушкетэры", "берэт", потому что эти слова из французского языка.

-- Как это звучит у Пушкина! "Кто там в малиновом берэте с послом испанским говорит..."

Стасик пожимал плечами. "Евгения Онегина" он еще не читал, а если бы сказал в классе: "Ребя, в кинушке трофейные "Три мушкетэра" идут", какая после этого была бы у него жизнь?

Патэфон патэфоном, а когда отчим ссорился с мамой, он такие русские слова кричал, что хоть голову под подушку прячь.