JК
История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 :: Сиповский Василий Васильевич
Страница: 499 из 526Что мнѣ въ томъ, что моимъ, или твоимъ дѣтямъ будетъ хорошо, если мнѣ скверно, и если не моя вина въ томъ, что мнѣ скверно? Не прикажешь ли уйти въ себя? Нѣтъ, лучше умереть!".
Бѣлинскій о перемѣнахъ своего міросозерцанія.
Удивляясь самъ рѣзкимъ переворотамъ своего міровоззрѣнія, оправдывалъ онъ себя тѣмъ, что они – результатъ его честнаго исканія истины {"Тотъ не любитъ истины, кто не хочетъ для нея заблуждаться",-говоритъ онъ.}. "Теперь я весь въ идеѣ гражданской доблести, весь – въ паѳосѣ правды и чести,-восклицаетъ онъ,- и, мимо ихъ, мало замѣчаю какое бы то ни было величіе!… Во мнѣ развилась какая-то фанатическая любовь къ свободѣ и независимости человѣческой личности, которая только возможна при обществѣ, основанномъ на правдѣ и доблести"; "борьба за понятія – дѣло святое, и горе тому, кто не боролся!" – говоритъ онъ.
Въ это время онъ очень сблизился съ Герценомъ и, подчининившись его вліяніямъ, увлекся сенсимонизмомъ и политическими тревогами которыми наканунѣ 1848 года сталъ волноваться Западъ. "Ты знаешь мою натуру,- пишетъ онъ другу,- она вѣчно въ крайностяхъ. Я съ трудомъ и болью разстаюсь съ старой идеей, отрицаю ее до нельзя, a въ новую перехожу со всѣмъ фанатизмомъ прозелита! Итакъ, я теперь въ новой крайности,- это идея сенсимонизма {См. выше, стр. 71-72.}, которая стала для меня идеею идей, альфою и омегою вѣры и знанія. Она для меня поглотила и исторію, и религію, и философію". На семейную жизнь и положеніе женщивы онъ смотрѣлъ теперь глазами сенсимонистовъ.
Бѣлинскій о перемѣнахъ своего міросозерцанія.
Удивляясь самъ рѣзкимъ переворотамъ своего міровоззрѣнія, оправдывалъ онъ себя тѣмъ, что они – результатъ его честнаго исканія истины {"Тотъ не любитъ истины, кто не хочетъ для нея заблуждаться",-говоритъ онъ.}. "Теперь я весь въ идеѣ гражданской доблести, весь – въ паѳосѣ правды и чести,-восклицаетъ онъ,- и, мимо ихъ, мало замѣчаю какое бы то ни было величіе!… Во мнѣ развилась какая-то фанатическая любовь къ свободѣ и независимости человѣческой личности, которая только возможна при обществѣ, основанномъ на правдѣ и доблести"; "борьба за понятія – дѣло святое, и горе тому, кто не боролся!" – говоритъ онъ.
Въ это время онъ очень сблизился съ Герценомъ и, подчининившись его вліяніямъ, увлекся сенсимонизмомъ и политическими тревогами которыми наканунѣ 1848 года сталъ волноваться Западъ. "Ты знаешь мою натуру,- пишетъ онъ другу,- она вѣчно въ крайностяхъ. Я съ трудомъ и болью разстаюсь съ старой идеей, отрицаю ее до нельзя, a въ новую перехожу со всѣмъ фанатизмомъ прозелита! Итакъ, я теперь въ новой крайности,- это идея сенсимонизма {См. выше, стр. 71-72.}, которая стала для меня идеею идей, альфою и омегою вѣры и знанія. Она для меня поглотила и исторію, и религію, и философію". На семейную жизнь и положеніе женщивы онъ смотрѣлъ теперь глазами сенсимонистовъ.