JК
Самый далёкий берег :: Бушков Александр Александрович
Страница: 329 из 373— Кому говорю? Что копаешься?
И в злой пьяной целеустремленности завалил недостижимую мечту нанеразобранную постель, задирая подол белого платьица, навалился сверху, с треском разодрал мешавшую ткань, взялся за дело примерно с той же бережностью и романтичностью, что отбойный молоток, сердито выдыхая сквозь стиснутые зубы, гадая, может ли это ощущать боль — а хорошо бы, прекрасно бы…
И насиловал размашисто и грубо, пока не почувствовал на шее тонкие теплые пальчики, пока ухо не защекотал нежный шепот:
— О, милый, какой ты… Хороший мой…
Вот тут он опамятовался, моментально схлынули и злость, и даже, кажется, опьянение. Оторвался от нее, сел на краешек постели, сжав голову. Вполне трезво подумал, что нельзя вот так в одночасье превращаться в законченную сволочь — ведь, если рассудить, нет разницы: над живым человеком так издеваться или над этим, то и другое одинаково подло и мерзко…
Поднял голову. Красавица в разодранном платье, точная копия былой мечты, прекрасная даже в разодранном на лохмотья платье, смотрела на него преданно, любяще, ожидающе. Улыбнулась, как ни в чем не бывало:
— Милый, что с тобой? Иди ко мне…
— Провались ты! — панически вскрикнул Кирьянов, вскочил, как был, со спущенными штанами, одним прыжком оказался в прихожей и что было сил надавил кнопку. Не отнимал руки очень долго — как будто это прибавляло надежности, как будто инопланетный механизм не срабатывал от легкого касания.
И, кое-как подсмыкнув портки, долго еще стоял у стены, отчего-то боясь заглянуть в спальню.
И в злой пьяной целеустремленности завалил недостижимую мечту нанеразобранную постель, задирая подол белого платьица, навалился сверху, с треском разодрал мешавшую ткань, взялся за дело примерно с той же бережностью и романтичностью, что отбойный молоток, сердито выдыхая сквозь стиснутые зубы, гадая, может ли это ощущать боль — а хорошо бы, прекрасно бы…
И насиловал размашисто и грубо, пока не почувствовал на шее тонкие теплые пальчики, пока ухо не защекотал нежный шепот:
— О, милый, какой ты… Хороший мой…
Вот тут он опамятовался, моментально схлынули и злость, и даже, кажется, опьянение. Оторвался от нее, сел на краешек постели, сжав голову. Вполне трезво подумал, что нельзя вот так в одночасье превращаться в законченную сволочь — ведь, если рассудить, нет разницы: над живым человеком так издеваться или над этим, то и другое одинаково подло и мерзко…
Поднял голову. Красавица в разодранном платье, точная копия былой мечты, прекрасная даже в разодранном на лохмотья платье, смотрела на него преданно, любяще, ожидающе. Улыбнулась, как ни в чем не бывало:
— Милый, что с тобой? Иди ко мне…
— Провались ты! — панически вскрикнул Кирьянов, вскочил, как был, со спущенными штанами, одним прыжком оказался в прихожей и что было сил надавил кнопку. Не отнимал руки очень долго — как будто это прибавляло надежности, как будто инопланетный механизм не срабатывал от легкого касания.
И, кое-как подсмыкнув портки, долго еще стоял у стены, отчего-то боясь заглянуть в спальню.