Огнем и мечом   ::   Сенкевич Генрик

Едва он обнял ее, ему показалось, что сами небеса прижимает он к груди. В лихом кружении танца длинные девичьи косы обмотались вокруг его шеи, словно девушка хотела навсегда привязать к себе княжеского посланца. Не утерпел тут шляхтич, улучил момент, наклонился и украдкою жарко поцеловал сладостные уста.

Поздно ночью, оставшись вдвоем с паном Лонгином в комнате, где им постлали, поручик, вместо того чтобы лечь спать, уселся на постели и сказал:

- С другим уже человеком завтра, ваша милость, в Лубны поедешь!

Подбипятка, как раз договоривший молитву, удивленно вытаращился и спросил:

- Это, значит, как же? Ты, сударь, здесь останешься?

- Не я, а сердце мое! Только dulcis recordatio* уедет со мною. Видишь ты меня, ваша милость, в великом волнении, ибо от желаний сладостных едва воздух oribus** ловлю.

_______________

* сладостное воспоминание (лат.).

** устами (лат.).

- Неужто, любезный сударь, ты в княжну влюбился?

- Именно. И это так же верно, как я сижу перед тобою. Сон бежит от очей, и только вздохи желанны мне, от каковых весь я паром, надо думать, выветрюсь, о чем твоей милости поверяю, потому что, имея отзывчивое и ждущее любови сердце, ты наверняка муки мои поймешь.

Пан Лонгин тоже вздыхать начал, показывая, что понимает любовную пытку, и спустя минуту спросил участливо:

- А не обетовал ли и ты, любезный сударь, целомудрие?

- Вопрос таковой бессмыслен, ибо если каждый подобные обеты давать станет, то genus humanum* исчезнуть обречен.