Хмельницкий (Книга первая)   ::   Ле Иван

Со стороны Тясьмина потянуло свежим ветерком, заквакали лягушки, и их перекличка разнеслась над двором вдовы-казачки Пушкарихи, жившей теперь только вдвоем со своей невесткой Мелашкой.

У ворот, опершись на створку, стояла старуха и пристально смотрела на тропинку, по которой субботовцы ходили напрямик в Чигирин. В темноте она мало что могла разглядеть, к тому же от напряжения ее глаза слезились. Точно растаяла в вечерних сумерках широкая, крепко утоптанная тропинка. Затем и черный перелесок как бы утонул в небе, слившись с мириадами маленьких звездочек. А старуха все стояла, всматриваясь в даль, протирая рукавом глаза, будто от этого ночь могла стать светлее.

- Где-то они заночуют? - Тяжко вздохнув, подумала вслух она. - Погубят дитя.

И тотчас услышала тихий оклик:

- Бабушка, бабуся! Это вы?

- Да я же, я, Мартынушка, дитя ты наше горемычное... - запричитала она, не повышая, однако же, голоса.

Из ночной мглы, совсем не с той стороны, куда смотрела старуха, выскочил Мартынко. Он нырнул в ворота, обхватил руками бабушку, прижался к ней, зашептал сквозь слезы:

- Тихо, бабуся, тихо... Где мама?

- Что с тобой, мой милый?.. Мама в хате с тетей Лукией. Тетя больна, к ним нельзя. А где же...

Но Мартынко не дослушал. Ухватив бабушку за руку, он потащил ее от ворот в глубину темного, окутанного мраком двора.

- Дядю Карпа сейчас... его уже, наверное, и нету...

- Мартынко, что ты мелешь? Где дядя Карпо, где дедушка Нечипор? допытывалась старуха, тряся мальчика за плечи, словно хотела разбудить его.