Одиссея (пер. В. В. Вересаева)   ::   Гомер

Так со смущенной улыбкой она Евриноме сказала:

«Дух, Евринома, меня побуждает, как не было раньше,

Пред женихами предстать, хоть они мне противны, как прежде.

Слово б я сыну сказала, и было б оно не без пользы:

Чтоб никакого общения он не имел с женихами.

Речи у них хороши, за спиной они зло замышляют».

Ключница ей Евринома на это ответила вот что:

«Все, что, дитя, говоришь, говоришь ты вполне справедливо.

Выйди и сыну скажи, ничего от него не скрывая.

Раньше, однако, ты кожу омой и натри себе щеки.

Не появляйся на людях с лицом, орошенным слезами.

Нехорошо горевать непрерывно, о всем забывая.

Вырос твой сын. В таких он годах, в каких наиболе

Видеть его ты мечтала, о чем всего больше молилась».

Ей Пенелопа разумная так отвечала на это:

«Не убеждай, Евринома, меня, чтоб в своей я печали

Кожу водой омывала, румянами мазала щеки.

Отняли всю красоту у меня олимпийские боги

С самой поры, как уплыл Одиссей на судах изогнутых.

Вот что, однако: скажи Автоное и Гипподамее,

Пусть придут, чтобы были со мною, как в залу сойду я,

Я к мужчинам одна ни за что не спустилась бы: стыдно!»

Так сказала она. Старуха из комнаты вышла

Женщинам весть передать и наверх приказать им подняться.

Мысль другая меж тем пришла совоокой Афине.

Сладкий сон излила на веки она Пенелопы,

Все ее члены расслабли, склонилась она и заснула

Там же на кресле.