Одиссея (пер. В. В. Вересаева)   ::   Гомер

Вот что, старательно все обсудив, наилучшим почел он:

Ноги с мольбою обнять Одиссея, Лаэртова сына.

Полую взял он формингу свою и, сложив ее на пол

Между кратером красивым и креслом серебряногвоздным,

Сам подбежал к Одиссею, руками обнял его ноги

И, умоляя, к нему обратился с крылатою речью:

«Ноги твои, Одиссей, обнимаю: почти меня, сжалься!

Сам позднее ты станешь жалеть, если буду убит я,

Я певец, и богам свои песни поющий и людям!

Я самоучка; само божество насадило мне в сердце

Всякие песни. И кажется мне, что готов я, как богу,

Песни петь для тебя. Не режь же мне горла, помилуй!

Также и милый твой сын Телемах подтвердит, что я в дом твой

Не добровольно являлся, что шел я, того не желая,

Песни петь женихам за обедами их. Принуждали

К этому люди меня — и больше числом и сильнее!»

Речь услыхала его Телемаха священная сила.

Быстро к отцу своему подошел он и громко промолвил:

«Стой! Воздержись от убийства невинного этого мужа!

Также спасем и Медонта глашатая! Он постоянно

Много забот обо мне проявлял, как был я ребенком.

Лишь бы только его не убили Евмей иль Филойтий

Иль не попался б тебе под удар он, как в зал ворвался ты!»

Так говорил он. Разумный Медонт его речи услышал.

Сжавшись в комок, он под креслом лежал, покрывшись бычачьей

Только что содранной шкурой, чтобы гибели черной избегнуть.