Печора   ::   Азаров Юрий Петрович

Я вхожу в этот дворцовопраздничный мир, и мороз по коже:

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне…

И не знаю, почему слезы у меня на глазах. Тепло подступает к горлу, наверное, чтобы облегчение произошло, что0ы сполна и дети, и я, и Марья эту прекрасную и грустную интонацию-боль сердцем почуяли:

Сил нам нет кружиться доле;

Сколько их! Куда их гонят?

Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж отдают?

Я наслаждался даже не самими уроками, я наслаждался их ожиданием. Я знал, что они будут, что их никто отменить не в состоянии.

Мне казалось, что я участвую в неслыханной мистификации. И об этом никто не знает. Величайшее в мире человеческое наслаждение названо работой. Я иду к детям -: к юным прекрасным душам, чтобы наслаждаться вместе с ними искусством сопереживания, – и это оплачивается как работа. И эту радость, я это знаю, хотят у меня отнять. Бесы! Всегдашние бесы – они всегда рядом: Они всегда так шумно празднуют свои победы – но всегда есть надежда прорваться сквозь пургу, прорваться, если не замечать их жуткого воя, как Одиссей прорвался между Сциллой и Харибдой. Прорваться к своей чистоте. Прорваться вопреки пляшущему зловещему бесовскому наговору, запрету:

Хоть убей, следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам?

Сидит Марья на последней парте, сидит и светится своим ясноглазием, а что там у нее внутри делается – это сейчас совсем неважно… Важно другое.