В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

Галахов сознавал, что это не вполне хорошо - писать о жизни, которой не знаешь, но последние годы ему казалось, что заграничная жизнь, или седая история, или даже фантазия о лунных жителях легче поддадутся его перу, чем окружающая истинная жизнь, заминированная запретами на каждой тропинке. Прислуга шумела сменяемой к чаю посудой. Хозяйка поглядывала и, с уходом Словуты, уже не сдерживала голос подруги, досказывавшей ей, что и в Зареченском районе лечиться вполне можно, доктора хорошие, а партактивские дети с грудного возраста отделяются от обыкновенных, для них бесперебойно молоко и без отказу пенициллиновые уколы. Из соседней комнаты пела радиола, а из следующей - металлически бубнил телевизор. - Привилегия писателей - допрашивать, - кивал Иннокентий, сохраняя все тот же удачливый блеск в глазах, с каким он защищал Эпикура. - Вроде следователей. Все вопросы, вопросы, о преступлениях. - Мы ищем в человеке не преступления, а его достоинства, его светлые черты. - Тогда ваша работа противоположна работе совести. Так ты, значит, хочешь писать книгу о дипломатах? Галахов улыбнулся. - Хочешь-не хочешь - не решается, Инк, так просто, как в новогодних интервью. Но запастись заранее материалами... Не всякого дипломата расспросишь. Спасибо, что ты - родственник. - И твой выбор доказывает твою проницательность. Посторонний дипломат, во-первых, наврет тебе с три короба. Ведь у нас есть, что скрывать. [94] Они смотрели глаза в глаза. - Я понимаю. Но... {этой} стороны вашей деятельности... отражать не придется, так что она меня... - Ага.