В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

То есть, он считал за честь не подняться выше газеты! Но зачем тогда и литература? Ведь писатель - это наставник других людей, [95] ведь так понималось всегда? Свояки нечасто встречались, знали друг друга мало. Галахов осторожно ответил: - То, что ты говоришь, справедливо лишь для буржуазного режима. - Ну, конечно, конечно, - легко согласился Иннокентий. - У нас совсем другие законы... Но я не то хотел... - Он вертнул кистью руки. - Коля, ты поверь, - мне что-то симпатично в тебе... И поэтому я сейчас в особом настроении спросить тебя... по-свойски... Ты - задумывался?.. как ты сам понимаешь свое место в русской литературе? Вот тебя можно уже издать в шести томиках. Вот тебе тридцать семь лет, Пушкина в это время уже ухлопали. Тебе не грозит такая опасность. Но все равно, от этого вопроса ты не уйдешь - кто ты? Какими идеями ты обогатил наш измученный век?.. Сверх, конечно, тех неоспоримых, которые тебе дает социалистический реализм. Вообще, скажи мне, Коля, - уже не зубоскально, уже со страданием спрашивал Иннокентий, - тебе не бывает стыдно за наше поколение? Переходящие складочки, как желвачки прошли по лбу Галахова, по щеке. - Ты... касаешься трудного места... - ответил он, глядя в скатерть. Какой же из русских писателей не примерял к себе втайне пушкинского фрака?.. толстовской рубахи?.. - Два раза он повернул свой карандашик плашмя по скатерти и посмотрел на Иннокентия нескрывчивыми глазами. Ему тоже захотелось сейчас высказать, чего в литераторских компаниях невозможно было. - Когда я был пацаном, в начале пятилеток, мне казалось я умру от счастья, если увижу свою фамилию, напечатанную над стихотворением.