В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

А она наклонила перед ним голову, так, что он затылок видел ее, этот особенный узор волос, и вдруг сказала с покаянной внятностью: - Побей меня. Как мужик бабу бьет... Побей хорошенько. И - посмотрела, в полные глаза. Она не шутила нисколько. Даже был признак плача, только особенный, ее: она не плакала вольным потоком, как все женщины, а лишь единожды чуть смачивались глаза и тут же высыхали, черезмерно высыхали, до темной пустоты. Но Иннокентий - не был мужик. Он не готов был бить жену. Даже не задумывался, что это вообще можно. Он положил ей руки на плечи: - Зачем ты бываешь такой грубой? - Я бываю грубой, когда мне очень больно. Я сделаю больно другому и за этим спрячусь. Побей меня. Так и стояли, беспомощно. - Вчера и сегодня мне так тяжело, мне так тяжело... - пожаловался Иннокентий. - Знаю, - уже поднимаясь от раскаяния к праву, прошептала сочными, сочными, сочными губами Дотти. - А я тебя сейчас успокою. - Вряд ли, - жалко усмехнулся он. - Это не в твоей власти. - Все в моей, - глубокозвучно внушала она, и Иннокентий стал верить. На что ж бы моя любовь годилась, если б я не могла тебя успокоить? [161] И уже Иннокентий погрузился в ее губы, возвращаясь в любимое прежнее. И постоянный перехват угрозы в душе отпускал и поворачивался в другой перехват, сладкий. Они пошли через комнаты, не разъединяясь и забыв искать засаду. И погруженный в теплую материнскую вселенную, Иннокентий больше не зяб. Дотти окружала его.

71

И наконец шарашка спала.